О Юре Щербакове на фронте ходят легенды. Но когда о нем говорят те, кто знает лично, будь то солдат или полковник, командир взвода или командир бригады, глаза у всех теплеют. Добрый, бесхитростный, откровенный, несмотря на довольно сложную судьбу и подвиги, которые действительно беспримерны. Такая вот современная "Баллада о солдате"
О том, чего больше всего боится Герой России, чему молится, как уничтожает танки и бэтээры противника, в интервью изданию Украина.ру рассказал гвардии сержант Юрий Щербаков.
— Юра, я вас не по имени и отчеству, а просто у вас и позывной такой. Так что не обижайтесь.
— Не обижаюсь. Кстати, позывной у меня был Зевс. Но все зовут Юра и Юра. Ну так и стало имя позывным.
— Про вас на фронте легенды ходят, что вы чуть ли не 19 или 20 танков подбили...
— Да вы что?! Если бы я подбил 19 танков, уже бы война закончилась (Смеётся.)
На самом деле за время спецоперации я всего уничтожил 15 гусянок (бронетехники на гусеничном ходу. — Ред.). Есть и танки, но в основном БМП.
Но знаете, я очень хорошо помню первое наступление 11 мая 2023 года, тогда тяжело было. Очень. Фактически это был мой первый бой. Тяжело было убить человека, сначала я промазывал, не мог рассчитать точно расстояние и время полёта ракеты. Волновался. На один танк и две БМП я больше 20 ракет потратил.
Поляна (на тот момент командир 200-й бригады Роман Федоров с позывным Поляна. — Ред.) ругал сильно, сначала мне показалось, было недопонимание. Я же не робот, я человек. По мне тоже работают, мне тоже страшно. А потом такая злость взяла. И стыдно было перед командирами. Ведь каждая лишняя ракета — это, возможно, ещё один подбитый танк или БМП.
И вот как это было в тот день. Когда первый БМП подорвал, адреналин заиграл. Потом танк выехал, я ему в лоб всадил, а потом вражеский БМП в жопу. БМП ездила, подвозила пехоту, я ее [БМП] никак не могу в прицел поймать. Я потому столько ракет на неё и потратил…
А ещё было такое ощущение, что нас слушают, либо кто-то [противник] слушал звуки выхода [выстрелы нашего ПТУР] и передавал команды для действий. Потому что как только мне передают целеуказание, пока я навожу ПТУР, БМП срочно меняет позицию. Может, мне и показалось. Сейчас у нас связь намного лучше, шифрованная. Ну и у меня опыт.
Ну вот, дальше, на второй день я сидел в окопе. Поляна говорит по радиостанции комбату: «Готовься, на тебя накат идёт».
У нас вроде бы десятки птичек летают, а технику заметили, когда ей оставалось до нашей позиции 200 метров. Ребята молодцы, конечно, корректируют хорошо, но танк был уже на середине поля, а его только-только на поле заметили. И все, в первый «Буцефал» выпускаю ракету, и сразу попадание. Был такой мощный взрыв, башня улетела метров на 20. Я следом вторую ракету несу, заряжаю и стреляю во второй «Буцефал», попал, но там не все пехотинцы погибли. Я оставил «Буцефал», переключился на танк. Они развернулись и начали быстро убегать, то есть уезжать. Я пытался направить эту установку. Крутил быстро-быстро. Но они ушли.
А на третий день противник пошёл уже с другой стороны, как мне сказали. Высота хорошая, позиция выгодная. Сижу на позиции.
Видите как… Они постоянно летают на птичках и приходится так маскироваться: нельзя ставить установку так, чтобы она была на одном месте, потому что у меня обычно установка стоит в открытом поле. Её не маскируя нельзя ставить, самому нельзя палиться, сидишь в кустах, слушаешь радиостанцию. У нас также летают птички, наблюдают с камер. Я постоянно сижу на радийке [радиостанции], слушаю. Если слышу, где-то говорят о противнике, тут же выскакиваю на то положение, в ту сторону навожусь, начинаю наблюдать. (Показывает жестами, как он это делает.)
Когда мне говорят об этом, сообщают, где точно, куда нужно смотреть, где надо встречать, а когда и сам что-то замечаю. Так у нас и произошло в третий день. В третий день противник пошёл с другой стороны, не там, где мы его ожидали увидеть.
Я сижу, слушаю радиостанцию, эту информацию передавали совершенно другому подразделению. Сказали: быть готовым, потому что на него идут. А я сижу и вижу это направление, дай выйду посмотрю. Вышел, поставил установку, а они вот, передо мной, и без предупреждения начал стрелять. Да, был один промах небольшой, такое бывает, не у всех всё идеально.
Так, получается, остановил и сорвал наступление! Тогда, в те дни, в результате этих выстрелов были сорваны 2–3 наступления. Это происходило в течение трёх дней. Потом пыл у них подупал. В общем, тогда танк был, одна БМП, я ее сразу же уничтожил, с другого направления пошли Буцефалы, потом пошли американские М-113. Видите как, у нас фланг немного такой, он распложен сиськой, уступом!
Они начали с этой стороны заходить, потом с этой. И приходилось быстро ориентироваться и действовать. Надо тут выскочить, посмотреть, тут… Но как говорится, на войне учишься.
Вот эти «птички» (БПЛА. — Ред.) сейчас на войне очень много решают, все летают, все смотрят, наблюдают, каждый в своём направлении: обнаруживают издалека. В большинстве случаев ты противника даже не подпускаешь. У меня рабочая дистанция 5–6 километров. Бывало такое, что противник вклинивался в нашу оборону, ребята выстаивают, помогаешь им. Тут все происходит совместными усилиями. Так что остановка тех наступлений — это не моя заслуга, это заслуга всех.
Тот же пехотинец, который сидит в окопе, от него тоже очень многое зависит. У нас было одно из последних наступлений, я сначала для себя думал, что я остановил наступление, но это не так.
— А что было самое сложное в этих боях?
— Начнём с того, что я не специалист, это не моя профессия, я не оператор ПТУР. Моя профессия — таскать ракеты, но, поскольку в моем взводе не было в то время старших операторов, мне сказали: «Стреляй». У нас во взводе, так сложилось на тот момент, людей не хватало. Именно в тот момент, о котором я рассказываю, я был один. Хотя должно быть в расчёте двое.
В октябре 2022 года мы стояли на Харьковском направлении под Орлянкой. Там я был один. Установка весит 30 килограммов, и ракета столько же. А их надо донести до позиции несколько. Я их таскал, бывало, по 2 километра по грязи на своём горбу. Но я же понимаю, что есть задача, которую надо выполнять. И это главное. А мои трудности — это мои трудности. К решению поставленной цели они не имеют отношения.
Вот подвозят БК (боекомплект. — Ред.) к дороге, мне нужно взять ракету и тащить её к себе на позицию.
Потом мы переехали на Авдеевское направление. Стояли под Водянкой. Там тоже было тяжело. Меня сразу же вызвал замкомбрига, сказал искать позицию и работать. А сзади были Пески. Я залез на крышу на четырёхэтажном доме, хотел поместить установку. Я на крышу таскал по 100 снарядов. Мы с парнем донецким, Толиком, поделили крышу на двоих. Он тоже азартный был. Мы хорошо тогда зачистили позиции, выбивали хохлов. Я за время службы в Печенге (месте дислокации бригады в мирное время. — Ред.) выпустил дай бог 10 ракет за 8 лет, а тут за год больше 500, наверное.
Если бы стреляли чисто по технике, то не было бы так много потрачено, и я бы не так уставал бы. Но приходилось стрелять и по пехоте.
— Что для вас война?
— Война она и есть война. Для меня война — это противник. Но их можно понять, они тоже защищают свои интересы и страну. Мне их жалко. Я вообще такой человек — мухи не обижу. Я жду, когда все это закончится. Каждый день молюсь и жду. Противник и есть противник, по-другому я его не назову.
Я уже смирился с тем, что людей убиваю. Все боятся, что ты одна из первых целей для противника. Я тоже боюсь, а что у меня есть выбор другой?
А почему вы не спрашиваете, вот все спрашивают, а вы нет, что изменилось после того, как я получил звезду Героя России?
— Хорошо, что изменилось после того, как вы получили звезду Героя России?
— После того как Героя дали, ничего не изменилось, ну, доплата есть — 83 500 рублей приходит, и всё. Ротация нужна. Устал очень. Домой охота. В отпуске, после награждения, виделся с девушкой, но из 10 дней я 7 давал интервью. Нужно тоже было готовиться: форму надевать, мыться, бриться.
Звезду Героя вручали в Министерстве обороны, сам Шойгу. Похвалил, сказал, молодец.
— Так уж совсем ничего не изменилось?
— Я сам из детдома. А как стал Героем, родни много появилось. А ещё родился я в одном районе, а жил в другом. А глава района, в котором я не родился, а жил только в детдоме, повесил плакат: «Уроженец нашего района — Герой России Юрий Щербаков». Я ему говорю, ну, ты же знаешь, что я в другом районе родился, зачем врёшь?
— Ну всем хочется иметь своего Героя, это простительно. Такое количество подбитой техники — это всё-таки везение?
— Нет. Это выбор правильной позиции. Меня как-то в Орлянке закрепили на Харьковском направлении к взводу. Стоим в лесополосе, ничего не видно. Меня попросили занять позицию. Я отработал. Они (противник) навелись. И уже всё подряд летит в нашу сторону. Поэтому я у комбата спросил разрешение, чтобы я сам себе позицию выбирал.
Когда у нас было крайнее наступление перед моим отпуском, по нам тогда жёстко работали. Мы с напарником были. Приход (выстрел противника, разрыв мины. — Ред.). Ждёшь 2 секунды, чтоб осколки разлетелись, напарник выскакивает из окопа, ракету заряжает, ныряет в окоп, я жду 2 секунды, выскакиваю и стреляю. И самое интересное, ни одной дырки в блоке управления, а тренога установки вся в дырках.
Мы с каждым днём растём и развиваемся. Я помню нас, какими были 2 года назад, и сравниваю с тем, что сейчас. Это небо и земля. Камикадзе (БПЛА-камикадзе. — Ред.) освоили. Сейчас по 10 штук выпускаем в день над линией фронта. У нас ребята (операторы БПЛА. — Ред.) два дня назад британскую БМП подбили.
В молитвах прошу прощения у бога. Хочу, чтоб все закончилось. Я понимаю, что там тоже есть родители, братья, сестры, которые ждут и страдают.
Но я понимаю, если бы мы не начали эту спецоперацию, войну, как бы тут развивалась Америка и что было бы с нами!..
— Что самое тяжёлое на войне не вообще, а именно для вас, лично?
— Страх. Даже не то, что по тебе работает противник, а страх, как начальство будет ругать. Я сюда пришёл на срочную службу, меня приучили к порядку. Если это товарищ сержант, то это товарищ сержант, а не Колян например. Даже спустя 8 лет, когда я с ним нахожусь на равных, я все равно зову его «товарищ сержант».
Тяжело, конечно, в окопах. И живёшь, и работаешь здесь. Я себе рядом с установкой выкопал лисью нору, прямо в окопе. Заползаю в неё на ночь. Но ничего, печку топить нельзя, чтобы не выдать своей позиции, так я в печку ставлю на ночь специальные печные свечки, так жарко бывает, до трусов раздеваюсь. Двух свечек хватает на ночь. Будет холоднее, три поставлю.
— Какой ваша жизнь была до войны?
— Я сам из детдома. Город Липецк. Учился на электрика, потом пришёл в армию в эту же бригаду на срочку (срочную службу. — Ред.). Я уже через три месяца хотел подписать контракт. Командир у меня был, хороший такой мужик, не дал мне подписать контракт. Говорит, что пока не пройдёшь всю срочку, ты не подпишешь контракт. Я отслужил полностью всю срочную службу. Вот, 11-й год пошёл как я тут, служу в этой бригаде.
— А что дальше?
— Вы про то, что после победы? Останусь в армии.
статья взята с сайта украина.ру
О том, чего больше всего боится Герой России, чему молится, как уничтожает танки и бэтээры противника, в интервью изданию Украина.ру рассказал гвардии сержант Юрий Щербаков.
— Юра, я вас не по имени и отчеству, а просто у вас и позывной такой. Так что не обижайтесь.
— Не обижаюсь. Кстати, позывной у меня был Зевс. Но все зовут Юра и Юра. Ну так и стало имя позывным.
— Про вас на фронте легенды ходят, что вы чуть ли не 19 или 20 танков подбили...
— Да вы что?! Если бы я подбил 19 танков, уже бы война закончилась (Смеётся.)
На самом деле за время спецоперации я всего уничтожил 15 гусянок (бронетехники на гусеничном ходу. — Ред.). Есть и танки, но в основном БМП.
Но знаете, я очень хорошо помню первое наступление 11 мая 2023 года, тогда тяжело было. Очень. Фактически это был мой первый бой. Тяжело было убить человека, сначала я промазывал, не мог рассчитать точно расстояние и время полёта ракеты. Волновался. На один танк и две БМП я больше 20 ракет потратил.
Поляна (на тот момент командир 200-й бригады Роман Федоров с позывным Поляна. — Ред.) ругал сильно, сначала мне показалось, было недопонимание. Я же не робот, я человек. По мне тоже работают, мне тоже страшно. А потом такая злость взяла. И стыдно было перед командирами. Ведь каждая лишняя ракета — это, возможно, ещё один подбитый танк или БМП.
И вот как это было в тот день. Когда первый БМП подорвал, адреналин заиграл. Потом танк выехал, я ему в лоб всадил, а потом вражеский БМП в жопу. БМП ездила, подвозила пехоту, я ее [БМП] никак не могу в прицел поймать. Я потому столько ракет на неё и потратил…
А ещё было такое ощущение, что нас слушают, либо кто-то [противник] слушал звуки выхода [выстрелы нашего ПТУР] и передавал команды для действий. Потому что как только мне передают целеуказание, пока я навожу ПТУР, БМП срочно меняет позицию. Может, мне и показалось. Сейчас у нас связь намного лучше, шифрованная. Ну и у меня опыт.
Ну вот, дальше, на второй день я сидел в окопе. Поляна говорит по радиостанции комбату: «Готовься, на тебя накат идёт».
У нас вроде бы десятки птичек летают, а технику заметили, когда ей оставалось до нашей позиции 200 метров. Ребята молодцы, конечно, корректируют хорошо, но танк был уже на середине поля, а его только-только на поле заметили. И все, в первый «Буцефал» выпускаю ракету, и сразу попадание. Был такой мощный взрыв, башня улетела метров на 20. Я следом вторую ракету несу, заряжаю и стреляю во второй «Буцефал», попал, но там не все пехотинцы погибли. Я оставил «Буцефал», переключился на танк. Они развернулись и начали быстро убегать, то есть уезжать. Я пытался направить эту установку. Крутил быстро-быстро. Но они ушли.
А на третий день противник пошёл уже с другой стороны, как мне сказали. Высота хорошая, позиция выгодная. Сижу на позиции.
Видите как… Они постоянно летают на птичках и приходится так маскироваться: нельзя ставить установку так, чтобы она была на одном месте, потому что у меня обычно установка стоит в открытом поле. Её не маскируя нельзя ставить, самому нельзя палиться, сидишь в кустах, слушаешь радиостанцию. У нас также летают птички, наблюдают с камер. Я постоянно сижу на радийке [радиостанции], слушаю. Если слышу, где-то говорят о противнике, тут же выскакиваю на то положение, в ту сторону навожусь, начинаю наблюдать. (Показывает жестами, как он это делает.)
Когда мне говорят об этом, сообщают, где точно, куда нужно смотреть, где надо встречать, а когда и сам что-то замечаю. Так у нас и произошло в третий день. В третий день противник пошёл с другой стороны, не там, где мы его ожидали увидеть.
Я сижу, слушаю радиостанцию, эту информацию передавали совершенно другому подразделению. Сказали: быть готовым, потому что на него идут. А я сижу и вижу это направление, дай выйду посмотрю. Вышел, поставил установку, а они вот, передо мной, и без предупреждения начал стрелять. Да, был один промах небольшой, такое бывает, не у всех всё идеально.
Так, получается, остановил и сорвал наступление! Тогда, в те дни, в результате этих выстрелов были сорваны 2–3 наступления. Это происходило в течение трёх дней. Потом пыл у них подупал. В общем, тогда танк был, одна БМП, я ее сразу же уничтожил, с другого направления пошли Буцефалы, потом пошли американские М-113. Видите как, у нас фланг немного такой, он распложен сиськой, уступом!
Они начали с этой стороны заходить, потом с этой. И приходилось быстро ориентироваться и действовать. Надо тут выскочить, посмотреть, тут… Но как говорится, на войне учишься.
Вот эти «птички» (БПЛА. — Ред.) сейчас на войне очень много решают, все летают, все смотрят, наблюдают, каждый в своём направлении: обнаруживают издалека. В большинстве случаев ты противника даже не подпускаешь. У меня рабочая дистанция 5–6 километров. Бывало такое, что противник вклинивался в нашу оборону, ребята выстаивают, помогаешь им. Тут все происходит совместными усилиями. Так что остановка тех наступлений — это не моя заслуга, это заслуга всех.
Тот же пехотинец, который сидит в окопе, от него тоже очень многое зависит. У нас было одно из последних наступлений, я сначала для себя думал, что я остановил наступление, но это не так.
— А что было самое сложное в этих боях?
— Начнём с того, что я не специалист, это не моя профессия, я не оператор ПТУР. Моя профессия — таскать ракеты, но, поскольку в моем взводе не было в то время старших операторов, мне сказали: «Стреляй». У нас во взводе, так сложилось на тот момент, людей не хватало. Именно в тот момент, о котором я рассказываю, я был один. Хотя должно быть в расчёте двое.
В октябре 2022 года мы стояли на Харьковском направлении под Орлянкой. Там я был один. Установка весит 30 килограммов, и ракета столько же. А их надо донести до позиции несколько. Я их таскал, бывало, по 2 километра по грязи на своём горбу. Но я же понимаю, что есть задача, которую надо выполнять. И это главное. А мои трудности — это мои трудности. К решению поставленной цели они не имеют отношения.
Вот подвозят БК (боекомплект. — Ред.) к дороге, мне нужно взять ракету и тащить её к себе на позицию.
Потом мы переехали на Авдеевское направление. Стояли под Водянкой. Там тоже было тяжело. Меня сразу же вызвал замкомбрига, сказал искать позицию и работать. А сзади были Пески. Я залез на крышу на четырёхэтажном доме, хотел поместить установку. Я на крышу таскал по 100 снарядов. Мы с парнем донецким, Толиком, поделили крышу на двоих. Он тоже азартный был. Мы хорошо тогда зачистили позиции, выбивали хохлов. Я за время службы в Печенге (месте дислокации бригады в мирное время. — Ред.) выпустил дай бог 10 ракет за 8 лет, а тут за год больше 500, наверное.
Если бы стреляли чисто по технике, то не было бы так много потрачено, и я бы не так уставал бы. Но приходилось стрелять и по пехоте.
— Что для вас война?
— Война она и есть война. Для меня война — это противник. Но их можно понять, они тоже защищают свои интересы и страну. Мне их жалко. Я вообще такой человек — мухи не обижу. Я жду, когда все это закончится. Каждый день молюсь и жду. Противник и есть противник, по-другому я его не назову.
Я уже смирился с тем, что людей убиваю. Все боятся, что ты одна из первых целей для противника. Я тоже боюсь, а что у меня есть выбор другой?
А почему вы не спрашиваете, вот все спрашивают, а вы нет, что изменилось после того, как я получил звезду Героя России?
— Хорошо, что изменилось после того, как вы получили звезду Героя России?
— После того как Героя дали, ничего не изменилось, ну, доплата есть — 83 500 рублей приходит, и всё. Ротация нужна. Устал очень. Домой охота. В отпуске, после награждения, виделся с девушкой, но из 10 дней я 7 давал интервью. Нужно тоже было готовиться: форму надевать, мыться, бриться.
Звезду Героя вручали в Министерстве обороны, сам Шойгу. Похвалил, сказал, молодец.
— Так уж совсем ничего не изменилось?
— Я сам из детдома. А как стал Героем, родни много появилось. А ещё родился я в одном районе, а жил в другом. А глава района, в котором я не родился, а жил только в детдоме, повесил плакат: «Уроженец нашего района — Герой России Юрий Щербаков». Я ему говорю, ну, ты же знаешь, что я в другом районе родился, зачем врёшь?
— Ну всем хочется иметь своего Героя, это простительно. Такое количество подбитой техники — это всё-таки везение?
— Нет. Это выбор правильной позиции. Меня как-то в Орлянке закрепили на Харьковском направлении к взводу. Стоим в лесополосе, ничего не видно. Меня попросили занять позицию. Я отработал. Они (противник) навелись. И уже всё подряд летит в нашу сторону. Поэтому я у комбата спросил разрешение, чтобы я сам себе позицию выбирал.
Когда у нас было крайнее наступление перед моим отпуском, по нам тогда жёстко работали. Мы с напарником были. Приход (выстрел противника, разрыв мины. — Ред.). Ждёшь 2 секунды, чтоб осколки разлетелись, напарник выскакивает из окопа, ракету заряжает, ныряет в окоп, я жду 2 секунды, выскакиваю и стреляю. И самое интересное, ни одной дырки в блоке управления, а тренога установки вся в дырках.
Мы с каждым днём растём и развиваемся. Я помню нас, какими были 2 года назад, и сравниваю с тем, что сейчас. Это небо и земля. Камикадзе (БПЛА-камикадзе. — Ред.) освоили. Сейчас по 10 штук выпускаем в день над линией фронта. У нас ребята (операторы БПЛА. — Ред.) два дня назад британскую БМП подбили.
В молитвах прошу прощения у бога. Хочу, чтоб все закончилось. Я понимаю, что там тоже есть родители, братья, сестры, которые ждут и страдают.
Но я понимаю, если бы мы не начали эту спецоперацию, войну, как бы тут развивалась Америка и что было бы с нами!..
— Что самое тяжёлое на войне не вообще, а именно для вас, лично?
— Страх. Даже не то, что по тебе работает противник, а страх, как начальство будет ругать. Я сюда пришёл на срочную службу, меня приучили к порядку. Если это товарищ сержант, то это товарищ сержант, а не Колян например. Даже спустя 8 лет, когда я с ним нахожусь на равных, я все равно зову его «товарищ сержант».
Тяжело, конечно, в окопах. И живёшь, и работаешь здесь. Я себе рядом с установкой выкопал лисью нору, прямо в окопе. Заползаю в неё на ночь. Но ничего, печку топить нельзя, чтобы не выдать своей позиции, так я в печку ставлю на ночь специальные печные свечки, так жарко бывает, до трусов раздеваюсь. Двух свечек хватает на ночь. Будет холоднее, три поставлю.
— Какой ваша жизнь была до войны?
— Я сам из детдома. Город Липецк. Учился на электрика, потом пришёл в армию в эту же бригаду на срочку (срочную службу. — Ред.). Я уже через три месяца хотел подписать контракт. Командир у меня был, хороший такой мужик, не дал мне подписать контракт. Говорит, что пока не пройдёшь всю срочку, ты не подпишешь контракт. Я отслужил полностью всю срочную службу. Вот, 11-й год пошёл как я тут, служу в этой бригаде.
— А что дальше?
— Вы про то, что после победы? Останусь в армии.
статья взята с сайта украина.ру